Письмо в редакцию
Я родилась 2 мая 1928 года в г.п. Лоеве Гомельской области. До войны окончила 6 классов Лоевской средней школы. Жили бедно. Папа работал телефонистом на речном транспорте. Мама — домохозяйка с тремя дочерьми.
22 июня началась война, принесшая с собой ужас и боль. После первых бомбёжек нам сказали идти в д. Колпень. Били зенитки. Мы падали в канаву, потом снова вставали и шли. Папе приходилось часто отдыхать (у него был порок сердца). Немцы на мотоциклах шныряли по деревне. Нас они не трогали, а у жителей на ломаном языке просили яйца и молоко.
12 декабря 1941 года умер папа. Не могу без волнения писать о своём детстве, опалённом войной. Жили во время оккупации со страхом, вручную садили картофель, сеяли просо, возили лозу саночками из-за Днепра.
В 1943 году днем немцы орудовали в Лоеве, а ночью партизаны навещали местных жителей, в том числе и наш дом, спрашивали, где немцы стоят и много ли их. Мы не только снабжали их необходимыми сведениями, но и давали одежду переодеться и еду. Сами носили старую одежду, старались прятаться от посторонних глаз, чтобы не забрали в Германию.
Где-то в июле-августе 1943 г. пришла повестка с требованием явиться для сооружения окопов и траншей. Под охраной нас строили по три человека, и длинной шеренгой мы шли на работу на целый день. Немец-охранник ходил и покрикивал, чтобы быстрее работали. На обед привозили суп и горстку печенья вместо хлеба. Вечером снова строили по три и отводили в бывшую школу. Спали на соломе, в одежде, грязные и усталые. Вскоре пошли слухи, что нас собираются отправить в Германию. Все очень боялись этой участи — стать марионетками-рабами в руках фашистов.
Я была решительная. Думала: будь что будет, а я попробую удирать. Такое решение приняла не только я одна, смельчаков нашлось много. Ждали удобного момента. При входе в металлические ворота нас ожидала толпа матерей с передачками. Я подбежала к одной женщине, вроде что-то беру, потом ко второй, а потом припустила бежать. В тот миг не думала ни о чём. Угол улицы был близко, а там — огород, сад. Слышала крики немцев, выстрелы, но с Божьей помощью (очень молились мы в то время) очутилась в саду. Под кустами просидела, ожидая наступления темноты. Под покровом ночи пошла к своим родным.
В скором времени нам объявили, что фронт близко, будет бой, поэтому лучше схорониться. Наших знакомых и родных собралось до 15 человек. Шли в д. Пустая Гряда, 12 км от Лоева. Поселились у женщины, проживающей со взрослой дочерью. Спали на полу в одной большой комнате, а днем — кто куда, грязные, вшивые, полуголодные. Хозяйка просила в случае чего не говорить, где прячемся, а то она может не выдержать пыток и выдать всех.
Вскоре немцы начали искать молодежь. Мы скрывались ещё тщательнее. Сначала я с братом (он тоже 1928 года рождения) сидела в сарае, где раньше свиней держали. Нас прикрывали всякими тряпками, под ними и отсиживались. А потом пошли слухи, что фрицы ищут везде. Мы стали прятаться под полом. Там я вырыла яму подальше от входа, в ней и лежали днем, а на ночь возвращались в комнату.
Здесь-то я впервые подумала о близости своей смерти. В тот солнечный день приехали во двор трое немцев на лошадях. Заходили в дома, дергали доски. Внутри все похолодело, думаю, они меня вытаскивать не будут, а просто убьют. Немцы возили с собой мальчика — Колю Козела. Его сначала на чердак послали, а потом приказали лезть под пол. Сидим в своей яме, дрожим. Смотрю, кто-то ползет ко мне. Я не поняла кто, но указательным пальцем показала, молчи, мол. Мальчик увидел и меня, и брата, вылез и говорит: «Нет никого». Немцы не поверили. Видим, лезет толстый немец. Далеко он не полз, а повернулся вокруг и стал вылезать. Господь ему заслепил очи.
Ровно через день немцы объявили, чтобы все выходили на улицу, деревню будут сжигать, т.к. партизанские семьи там. Что делать? Идти или гореть? Решили остаться. Будь что будет. Фашисты не ходили по дворам, а ездили по улице верхом на лошадях. Я сидела в погребе, слышала с улицы плач детей, рев коров, топот. Боялась очень. Бог миловал. Спасались от напасти в лесу. Там встретили лоевчанина, который рассказал, что в Лоеве нет облавы, людей заставляют копать под бункеры ямы, а на ночь домой отпускают. В 3 часа ночи мы решили идти в Лоев. К рассвету подошли к Козерогам. Хоть и было страшно, но мы шли дальше. Возле Лоева нас увидел немец, машет рукой, кричит: «Ком! Ком!». Деваться некуда, подошли. Он приказал идти копать большую яму. Немцы рассчитывали зимовать в Лоеве, поэтому строили и утепляли бункеры. Вечером всех нас отпустили, приказав приходить на работу завтра. Но мы не пошли, прятались в блиндаже.
На нашу улицу ещё не разрешали идти, т.к. она находилась ближе к передовой, к Днепру. Остановились в маленькой хатке бабушки. Много нас было, расположились все на ночлег на полу. И вдруг сильный взрыв — открылись окна. Мы с испугу бросились в погребок. Не вмещаемся. Тогда ползком в блиндаж. А через мгновение загорелся бабушкин дом, а потом и соседский. Ужас, слёзы. Вторая моя смерть была рядом.
Мы так и жили в блиндаже. Через несколько дней начался беспрерывный гул, будто «катюша» бьёт. А мы только одно шепчем: «Господи, помилуй». К вечеру, приоткрыв щель у входа (подушкой закрывали), видим, сосед, подняв обе руки вверх, кричит что-то. Люди в сторону парка побежали, кто с чем: с вилами, граблями, лопатой. А потом услышали наше советское радио: «17 октября 1943 года Лоев освобожден от немецко-фашистских захватчиков».
Мы благодарили Бога, обнимались, плакали, радовались. Назавтра решили сходить к своему дому. Там не было ни окон, ни дверей, ни пола, ни сундука с одеждой, зарытого под полом. Но мы радовались, что он цел. В страхом пошли в заводской большой блиндаж (напротив). Там были люди, соседи, родня и мама с нами тремя. Вроде всё стихло. Я, меньшая из сестёр, говорю маме: «Давай сходим в погреб, посмотрим, может, что есть». Пошли. Мешок с просом был разрезан, всё было в песке. Нельзя передать нашу радость при виде этого добра. Давай собирать. И вдруг сильный удар. Глянули — огонь. Что делать? Сгорим. Решили вылезать. Это и была моя третья смерть. Бегу, отряхиваясь, в блиндаж, следом мама. Чудом уцелели. Дом наш сгорел. После пережитого страха жили месяц на лугу, но бомбежек не было. Встаем утром, а на нас иней. Снега не было до января.
Весной то ли 1943, то ли 1944 года был страшный голод, холод, грязь. Куда деваться? Остановились у бабушки во времянке. Потом начали возить бревна для дома. Впрягались 8 человек в веревки, привязанные к части воза, и тянули. Но надо было жить. Спасибо дедушке — он делал плот за Днепром, а потом подгонял к берегу. Только в 1946 году нам дали ссуду, и началось строительство дома.
2 мая 1944 года мне исполнилось 16 лет. В 1946 году окончила 8 классов Лоевской средней школы. Писали на газетной бумаге, книги давали по 1-2 на несколько учеников. В июне 1946 года меня приняли на работу статистом, а в декабре я уехала учиться в Брестскую ТКШ, которую окончила с отличием. После была направлена в Драгичинский райпотребсоюз на стажировку и работу. Ехать было некуда — ни отца, ни матери (12 марта 1946 года мама умерла), ни дома. Проработала 38 лет 6 месяцев, награждена медалью за доблестный труд к 100-летию В.И. Ленина и медалью ветерана. Вырастили с мужем 2 детей, дали возможность получить высшее образование. Я инвалид второй группы, болею, хожу с палкой. Очень хотелось бы, чтобы моё письмо прочитали люди молодого поколения. Надеюсь, это поможет им лучше понять то, что мы пережили в те страшные годы. Ведь именно им, нашим потомкам, нужно приложить все усилия для того, чтобы эти ужасы никогда не повторились.
Александра Рапинчук (Артёмчик), г. Дрогичин.
