Сквозь боль и слёзы

15Юность, опаленная войной. Под этим предложением можно написать тысячи фамилий и имен. Но ведь каждое имя — это индивидуальность, своя судьба, история, совершенно не похожая на другие.

Выживали как могли
Доминикия Степановна Крамор родилась в 1924 году в семье крестьян. Её родители любили землю, работали, радуясь всходам и дружным урожаям, любуясь домашней живностью, которая появилась у них во дворе после революции. Но во время сталинских репрессий в 1932 году отца арестовали, назвав кулаком, и сослали на 7 лет. Из дома забрали все: картофель, крупу, зерно, животных. Соседи недоумевали: «Хорош кулак, если ходит в полотняной сорочке». Но никто не прислушивался к этим словам. Многие заботы по дому легли на плечи маленькой Домны, ей тогда исполнилось 7 лет. Сестренки были совсем ещё крохами: средней 3 годика, а младшая только появилась на свет. Девочка помогала во всем маме, ухаживала за малышами и успевала что-то сделать на огороде. Ведь жить приходилось впроголодь. Весной рвали вереск, щавель, терли все это в муку и пекли пышки. Надо было выживать. Когда отец вернулся домой, казалось, что станет немного легче, но…

И сгорела деревня как свечка
Над страной закрутился смерч Великой Отечественной войны. Общее горе, одна беда. А в их семье как напасть: во время грозы сгорел дом. Пришлось переселиться в колхозную сторожку, чтобы у детей была крыша над головой. Появление фашистов в деревне приводило всех в ужас. С дрожью в голосе женщина вспоминает:
— Немцы в то время злорадствовали, издевались, разворовывали все. Ничего святого у них не было. Многие жители Синска прятали продукты в хлевах, стогах сена, в бочках, которые закапывали в землю. Но нелюди находили спрятанное практически везде и за это страшно наказывали. Когда в окрестных лесах появились партизаны, враг особо разлютовался. Однажды, это было где-то в 1942 году, фашисты, заставив погрузить свои вещи на возы, собрали всех сельчан за деревней в местечке Глинище. Поставили возле ям. Никто не мог понять, что происходит. Один за другим в деревне загорались дома. Стояло страшное зарево, люди в ужасе рыдали. Часовые холодно наблюдали за происходящим. На испуганных крестьян были наставлены стволы автоматов и пулеметов. Вскоре прискакал верховой и что-то сказал. Позже мы узнали: был приказ расстрелять всех, если из горящих домов выбежит хоть один партизан. Но этого не случилось. Деревня сгорела как свечка. Как вынесли этот ужас люди, не передать словами, это нужно прочувствовать. Нас погнали в Речицу, оттуда товарняком в Германию. Земляки тянули с собой что могли, а наша мама не могла расстаться с ряднами (приспособление, станок для ткацких работ). Сколько мы были в дороге, не помню. Но охватывал страх от множества разных мыслей, предположений, догадок…

Горечь земли немецкой
Когда прибыли на чужбину, всех на вокзале разбирали какие-то люди. Мы сильно боялись, что нас могут разлучить. И вот подошла женщина с огромным пирогом в руках. Говорить она старалась приветливо, хлебом угостила, но я понимала: здесь мы — рабы. Очутившись в особняке, я осознала, что даже небо здесь далекое и увидеть его можно только в периметре очень высокого каменного забора. У хозяина работали еще чех, мужчина из западной Украины и поляк. Возле дома был разработан огромный участок земли, во дворе находились лошади, коровы, свиньи, куры. Мы работали у немцев и на поле, и возле домашнего скота. Нас кормили нормально и особо не обижали. Так как я умела считать, то возила молоко из 6 деревень. Западник всегда старался сделать что-то плохое для каждого, кто находился рядом. Так мне однажды он сбросил на ноги бидон с молоком, была страшная опухоль, казалось, что ходить больше не смогу. Но все прошло. Мама чистила сарай от навоза, смотрела за коровами и свиньями. Отец пас лошадей и работал на станции. Часто он приходил очень расстроенный, потому что видел, как привозили много русских пленных. Мы воровали дома еду, и папа, рискуя жизнью, умудрялся передать ее соотечественникам на станции. Многие жители Синска работали на заводе. Там, конечно, условия были намного хуже. По ночам снился родной лес, деревенский кружок, запах русской печки. А город Эрфурт стал ненавистным, страшно чужим. Многие упрекают, что мы были сыты и одеты. Но никто не знает, что такое вражеская земля, небо в окружении забора, чужие речь и лица, невыносимая тоска по Родине.

Возвращение домой
Каким счастьем для нас было известие о возвращении домой. Мы ждали этого долгое время. Меня просила остаться у них семья одиноких немцев. Но я так хотела увидеть наши леса, место, где стоял наш дом. Нет! Только домой. Неделю жили в лагере в бараках, потом переехали Эльбу. Там страшно было наблюдать, как многие женщины прятали детей, родившихся в Германии, как, раскаиваясь, плакали и рыдали. А наша семья была счастлива, увидев вагон с надписью «Гомельская область». Затащила мама в товарняк свои рядна, и мы, прижавшись друг к другу, ехали домой. Из Гомеля на пароходе добрались до Щитцев. Боже, какое это неописуемое счастье — дышать родным воздухом!
Многое пришлось пережить нам дома после пребывания на чужбине. Но тут и земелька родная помогала. Вырыли землянку, жили там с родственниками. Кто-то привез по тем временам огромные богатства, а мы радовались, что рядна дома, можно будет соткать и сшить необходимое. Одолевал голод, родители и сестра перенесли тиф. Я бралась за любую работу, ходила в поисках заработка на Брагинщину. Пряла и трепала лен, за который смогла купить пол пуда ячменя. Помню постоянное чувство голода, особенно тяжело было в 1946-1947 годы. Но люди поддерживали друг друга. Мы купили себе домик, тетя из Алишеевки дала старенькую корову. А это уже огромное подспорье. Не жаловались, ведь у всех была одна задача — выжить и выстоять. И мы смогли!
Потихоньку залечивали все раны войны. Родители трудились в местном сельхозпредприятии, и я с огромным удовольствием была рядом, ни в чем не отставала. Любила я свой колхоз, всей душой за него болела. Доила коров, ухаживала за телятами, выполняла функции звеньевой. Выбирали меня депутатом в местные Советы. За добросовестное отношение к труду поощряли премиями, грамотами и благодарностями. Это такая радость — работать на родной земле, не бояться говорить, смеяться. Любила петь и танцевать, многие заслушивались. Жаль, что это в прошлом, — вздохнув, произнесла Доминикия Степановна.
***
Жизнь наградила героиню публикации рождением сына, который любит и ценит свою маму. Кто знает, может виноват тот злосчастный бидон, брошенный на ноги, но три года она уже не ходит — ампутировали ногу. Возможно, слезы, пролитые в Германии, осушили ее глаза. Доминикия Степановна практически ничего не видит. Сегодня ей 91 год. Но есть люди, ради которых стоит жить. Любовью и теплотой окружила женщину невестка, с радостью приезжают и общаются с бабушкой внуки. Ее любят, о ней заботятся. Да и сама она живет молитвами об их здоровье.
В этой женщине столько любви, теплоты, доброты и заботы, что многим из нас можно у нее поучиться. Прощаясь с ней, я не удержалась и обняла ее как бабушку, как маму, и услышала напоследок: «Храни тебя Господь, детка!».

Наталья Апанасенко.

Добавить комментарий

Instagram
Telegram
VK
VK
OK