Со дня окончания Великой Отечественный войны минуло почти 75 лет. Но каждый раз в преддверии Дня Победы мы с благодарностью вспоминаем имена тех, кто защищал нашу Отчизну, совершал боевые подвиги и трудился в тылу, кто познал ужасы войны ещё ребёнком, чьё детство оборвалось в одночасье. Среди людей, судьбу которых исковеркало лихолетье, были и те, для кого ужасы войны осложнялись ежедневным унижением, злодеяниями мучителей и неотступным страхом за свою жизнь. Это насильственно угнанные на принудительные работы в Германию малолетние дети и взрослые. Все они жертвы гитлеровской политики геноцида.
Есть среди них и наши земляки — Мельник (Карпенко) Нина Мефодьевна, родившаяся в Лоеве 27 января 1929 года. Сейчас ей уже 91, но, несмотря на то, что воспоминания порой мучительны и тяжелы, она всё-таки согласилась рассказать о том трудном времени.
Когда началась война, Нине было 12 лет, старшей сестре — 15, маме — 35. Отца мобилизовали в ряды Красной Армии, и он находился на фронте. Когда враги подошли к Лоеву, семья перебралась в Козероги. «Как-то раз, среди ночи, началась бомбёжка, — вспоминает Нина Мефодьевна, — последовав примеру других, мы спрятались в укрытие, и нас присыпало землёй. Насыпь оказалась такой плотной, что сами мы выбраться не могли. Наутро нас откопали жители деревни и помогли выбраться. В Ястребке у мамы были знакомые, именно к ним, спасаясь от немцев, мы и пошли. Спустя неделю к женщине, нас приютившей, приехала дочь с детьми. Я хорошо запомнила тогда, что это были дети командира партизанского отряда Романькова, и их нужно было укрыть. Партизаны сразу предупредили население: «Если схватят — не сопротивляться, по дороге мы вас отобьём». Время шло… Всё вокруг будто замерло, а жители деревни словно застыли в ожидании. В начале осени 1943 года, после окончания полевых работ, все прятались по своим домам. «По ночам, засыпая возле мамы, я раз за разом вздрагивала, мне снились кошмарные сны, в которых чудились смеющиеся лица жестоких немцев, и каждый раз видение было одно и то же. В то утро мне не спалось. За окном стояла зловещая тишина, как бы нашёптывая нам о приближающейся опасности. Внезапно заливистый лай собак прервал безмолвие природы. Сразу стало ясно: пришли немцы…» — с дрожью в голосе рассказывает о далёких событих собеседница.
Как и многих других белорусов, семью Карпенко погнали на принудительные работы в Германию. Но об этом они узнали позже. В первый день, через несколько часов перехода, пленных загнали в амбар, и каждый подумал, что его ждёт участь сгореть заживо, но это был просто ночлег. Трудности ждали впереди. Спустя пару дней самоходом, под неусыпным взором врага, захваченные добрались до Речицы. А партизаны так и не смогли помочь, наверное, что-то пошло не так. В ожидании свободных немецких эшелонов людей затолкали в трёхэтажный дом, где были нары, и заперли. «Вскоре нас набили битком в товарные вагоны. Голодные, уставшие и подавленные, мы ехали прямиком на чужбину. Что будет впереди, никто не знал, мы боялись даже думать об этом. Во время следования состава не кормили. Здесь не имелось оборудованного места, где можно было бы умыться и справить нужду. Все понимали, что ничего, кроме рабства, нас впереди не ожидало, — говорит героиня публикации. — И только в санитарной зоне, не доезжая до Германии, пленных выпустили в туалет, сводили в баню. 19 ноября 1943 года состав прибыл в Германию. На станциях к вагонам подбегали немецкие дети, забрасывали камнями, всячески обзывая запертых в них людей. Чаще всего слышалось «русиш швайн», что означало «русская свинья». По ходу следования поезда появлялись «бауры», т.е. хозяева, и выбирали себе пленников. Но мать с детьми на работу брать никто не хотел. Поэтому нам довелось объездить «половину» фашистской страны. В итоге мы оказались в г. Лемго, что в 100 км от французской границы в земле Северный Рейн (Вестфалия)». Владелец мебельной фабрики взял их на работу. Условия труда были очень тяжёлыми, изнурительными. Дети работали по 11 часов в день, взрослые — по 12. Они изготавливали грубую тяжёлую мебель для таких же узников, как и сами: столы, стулья, трёхъярусные нары и многое другое. По субботам во второй половине дня дети ходили в школу, где обучались немецкому языку, а в воскресенье выполняли другие задания: помогали на кухне, убирали во дворе, чистили выгребные ямы, носили дрова и пр. В один из таких выходных четырнадцатилетнюю Нину поставили помогать на кухне, но она там не прижилась: задремала как-то в уголке и не выполнила работу, уже и не помнит какую именно, за что её и прогнали. «Больше всего над нами издевался сын хозяина. Он был злой и очень жестокий с пленниками, мог избить без малейшей провинности, поэтому каждый день мы думали о том, как выжить и вернуться домой», — рассказывает собеседница. Кроме угнанных из Белоруссии здесь были украинцы, прибывшие добровольно ещё в самом начале войны в надежде на лучшую долю, которую им обещали захватчики. Но оказались так же, как и Нина с родными, в чудовищных условиях существования.
Все постройки размещались в одном дворе, где находились производственное здание, кухня, бараки. За колючей проволокой в таких же срубах, как и тот, в котором жила семья Карпенко, соседствовали французы. Условия у всех были примерно одинаковые. Кормили узников два раза в день пищей, которую готовила старая немка. В супе с гнилой ячневой крупой зачастую плавали червяки, его чередовали с супом из брюквы. Хлеб был тоже малосъедобным, в муку при замешивании теста добавляли опилки. Каждый день паёк был одинаковым. Немного помолчав, собеседница добавила: «Однажды утром в ведре, в котором разносили еду, мы нашли дохлую крысу и стали возмущаться. «Русские свиньи всё поедят», — отмахнулась от нас раздатчица. А вечером всё повторилось. Вот тут мы решили забастовать. Отказавшись от ужина, пошли с жалобой к директору завода. Он был человеком неплохим и вместо ужина разрешил нам нарвать из своего сада груш». Застывшие горечь и обида видны в глазах Нины Мефодьевны спустя десятилетия. Нередко в поисках еды она вместе с девочкой из Добруша по выходным проползала под колючей проволокой на поле, ища там картошку и другие овощи, оставшиеся после уборки урожая. Оборванные дети бродили по немецким дворам и просили еду, встречались те, кто подавал. Однажды между домов они увидели развешенные для просушивания советские платки, пестреющие знакомыми узорами. Оказалось, что эти женские уборы какой-то немец в посылках присылал с фронта своей семье. Их яркое разноцветье вызвало безудержную лавину воспоминаний о родном крае, и вечером девочки долго не могли уснуть.
Одежду на заводе не выдавали. Поэтому женщины собирали и прятали от надзирателей ежедневную порцию хлеба по 150 грамм, которую потом, достаточно подсобрав, можно было выменять на одежду или обувь у таких же узников. «Мама очень стеснялась, что мы ходили в лохмотьях, ведь мне было 14 лет, а старшей сестре Маше — уже 17. Обувь носили деревянную и называли её «колодяшки». Самое неприятное впечатление для меня на протяжении всего заточения в Германии — постоянное чувство голода. Мы всегда хотели есть, даже во сне», — вспоминает героиня публикации. Каждому остарбайтеру (определение, принятое в Третьем рейхе для обозначения людей, вывезенных из Восточной Европы с целью их использования для бесплатного труда) присваивался номер. По именам никого не называли, в несчастных изнурённых людях видели всего лишь рабочую силу.
Так минуло полтора года. Пришёл победоносный 1945, и нас освободили. Перед отъездом мама Нины работала поваром, поэтому жить стало легче. В один из дней их посадили в американские машины и увезли для передачи русским. На Лоевщину узники добирались около двух недель по разбитым и ухабистым дорогам. Здесь их ждали разрушения, спаленный дом и судьба, искалеченная войной: когда отец вернулся с фронта, ему рассказали о гибели всей семьи ещё в Ястребке. В результате он уехал в г. Майкоп, не догадываясь, что его дочери и жена живы. После войны семью Карпенко приютили чужие люди. Старшая сестра со временем поступила на учебу, а Нина с мамой работали на заводе, потом построили дом. Трудное было послевоенное время, но они справились. В 1953 году Нина Карпенко вышла замуж. В семье родились сын и дочь. Но, к сожалению, муж Иван Сергеевич рано ушел из жизни, и наша собеседница стала вдовой в 47 лет. Сейчас она на заслуженном отдыхе, отработав более 40 лет в потребительской кооперации. Трудилась продавцом, заведующим магазином, складом. За профессиональные успехи и достижения имеет множество почётных наград. О прошедших годах не жалеет, ведь в них было много хорошего.
Скоротечно летит река времени, беспощадно смывая из памяти далёкие и страшные годы военного лихолетья, искореняя события, которые выпали на долю несчастных людей. Но в сердцах многих из них — пережитые издевательства, унижения, оскорбления, лишения, оставившие на всю жизнь неизгладимый след.
